Гвардия. (Дилогия) - Страница 86

Или я должен его убить?

Умею ли я убивать? О да! В каком-то смысле умение убивать является частью моей работы, хотя я не могу сказать, что это за работа. Но что убивать я умею, это я помню прекрасно. Я владею огнестрельным оружием, холодным оружием, могу убивать и голыми руками.

С очередным шагом я проваливаюсь в трясину по пояс. С трудом, цепляясь за хлипкую ненадежную почву, я пытаюсь выбраться из трясины, но земля крошится у меня под пальцами, и я увязаю все глубже. Болото засасывает меня. Я должен пойти на отчаянный ход, сделать что-то решительное, но не представляю что.

Когда разгадка начинает брезжить в моей голове, окружающая мгла вдруг приобретает форму и материальность и сгущается. У нее вырастают сотни щупалец, каждое из них оканчивается лезвием, и все они тянутся ко мне, стремясь уничтожить.

Я вытаскиваю из ножен свой верный двуручный меч и обрубаю тянущиеся ко мне отростки. Они просто ползут вперед, со всех сторон, стремясь соединиться в точке, центром которой я являюсь, и не имеют ни малейшего понятия об искусстве фехтования. Мне не стоило бы большого труда разделаться с ними, если бы я не увяз в болоте уже по грудь.

Еще миг, и одно из щупалец касается моего лица. Я кричу, и трясина смыкается над моей головой, заливая рот вонючей жижей и обрывая мой вопль.

И я просыпаюсь.

Я лежу на обычной больничной койке, ко мне подсоединены какие-то медицинские агрегаты, назначение большей части которых для меня непонятно. Неужели дела настолько плохи? Рядом — симпатичная девушка в белом халате медсестры. У нее длинные белые волосы и значок с именем на лацкане. Мария.

— Вы кричали во сне, — сказала она.

— Что именно?

— Порядочные девушки не употребляют подобных выражений.

Мне трудно об этом судить, но, по-моему, я покраснел. Меня, несомненно, мучили кошмары, хотя я о них ничего не помнил. Неудивительно, если учесть, свидетелем каких событий мне довелось стать в последнее время.

— Ругался, как морячок, верно?

— Ага, и все время упоминали какого-то ученого. Бакалавра…

— Должно быть, Магистра, — сказал я.

— Точно, Магистра. Что он вам сделал?

— Лично мне? Ничего, — ответил я. — Вопрос в том, что я собираюсь сделать с ним.

— Что бы то ни было, в ближайшее время вам ничего делать не придется.

— Это еще почему?

— Вам все причины перечислить?

— И по возможности в доступных мне терминах.

— Извольте, — согласилась она и принялась за перечисление, загибая пальцы. — Сильное сотрясение мозга — это раз. Чрезмерная доза жесткого излучения, проникшего через повреждения в скафандре, — это два. Смещенные диски позвоночника с последующим нарушением опорно-двигательных функций — это три. Ожоги второй степени — это четыре. Пять раздробленных ребер с одной стороны и три треснувших с другой — это пять и шесть. Правая нога сломана в двух местах — это семь. Проникающее осколочное ранение живота — восемь. По-моему, более чем достаточно для одного человека.

— Но я ничего не чувствую.

— Почувствуете, — заверила она. — Как только закончится действие болеутоляющего лекарства.

— И когда я смогу встать?

— Встать? — Ее прекрасные серые глаза изумленно округлились. — Вы что, не слышали, что я вам сейчас говорила? Вам сильно повезло, что вы вообще живы, солдат. Я не доктор, но твердо могу сказать, что вы этой палаты не покинете еще на протяжении нескольких недель.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал я. — Кстати, что с девушкой?

— С которой именно девушкой, солдат?

— Не валяйте дурака. То есть дурочку. В общем, не надо никого валять. Вы прекрасно понимаете, о ком я говорю.

— А, наверное, вы имеете в виду принцессу Камиллу? У нее сильные ожоги почти на восьмидесяти процентах кожного покрова, но на этом и все. Пару дней пролежит в госпитале, потом оклемается. Ее скоро отправят к венценосному папочке, телепортом прямо на Тагобар. Каково, а?

Я попытался пошевелить рукой. Она слушалась меня с большим трудом, реакции запаздывали на пару секунд. О немедленной выписке, пожалуй, действительно не могло идти и речи.

— И сколько я уже здесь валяюсь?

— О, немного, — короткий взгляд на хронометр. — Двенадцать с половиной часов. В вашей медицинской карте написано, что вы быстро приходите в себя.

— А там не написано, что голова у меня чугунная?

Она хихикнула, словно я угадал. Впрочем, с Фельдмана станется написать и что-нибудь похлеще.

Удостоверившись, что с принцессой все в порядке и задание можно считать более-менее выполненным, я вспомнил и о других своих делах.

— Визиты ко мне разрешены?

— При условии, что найдутся люди, желающие вас видеть.

— Тогда найдите мне Джека Моргана из аналитической группы и попросите немедленно ко мне прийти.

— Я медсестра, а не ваша секретарша.

— Ну, пожалуйста, сделайте мне одолжение, Мария. А в качестве ответной услуги я угощу вас ужином, когда выпишусь.

— Так и быть. — Она улыбнулась, продемонстрировав или щедрый природный дар, или классную работу гвардейских стоматологов. Или и то и другое сразу.

Джек заставил себя ждать.

Моим первым посетителем, если не считать медсестер и доктора, периодически заходивших для смены питательных и лечебных растворов в опутывающей меня паутине капельниц и списывания показаний всяческих медицинских приборов, стала молодая и очень талантливая журналистка с Новой Москвы. И это меня несказанно удивило. Вроде бы не должна она питать ко мне особо нежных чувств.